Вот же угораздило.
Нарочно не выдумаешь. Жизнь – она такая изобретательная бестия, иногда диву даёшься.
Это ничего.
Ничего особенного: вагончик раскачивается на ветру, скрипит, погромыхивает, - он древний, он практически ископаемый, на нём ещё динозавры катались, и это здорово. За окнами темно уже, это жаль. Здесь, на высоте, есть одна красивая штука, но работает она только при наличии солнца: если смотреть на свет, прищурившись, он, путаясь между ресниц, рассыпается радужными искрами, мерцающими, меняющими цвет, - это драгоценность, которая всегда с тобой.
Но, в общем, в крыше есть лючок. Эй, Иисус, слышишь, в честь своего дня рождения, сделай так, чтоб он был открыт. Ну мало ли, мыли-скребли, рук не хватило запереть, а потом и забыли. Да, там ветер, можно представить, как там дует, но там есть другая драгоценность, специальная, на случай темноты.
Итак, что мы имеем.
Пуховик – офигеть какой тёплый, как в рекламе, можно зарыться в сугроб и спать там неделю.
Лыжные ботинки, которые, вообще-то, следовало сменить на нормальные, но времени оставалось совсем немного и очень хотелось в Рождество. Кто ж знал.
Бренди в карманной фляжке. На пса он был нужен? Ну, почувствовать себя сенбернаром, спешащим на помощь. А теперь – как кстати.
Три сигареты в помятой пачке, коробок спичек из того сарая, где поят глинтвейном местных лыжников-фуфлыжников туристического разлива.
Очень кстати поломавшаяся канатная дорога.
Лючок в крыше вагончика, который оказался не заперт.
Адский холод, злющий ветер.
Один мешок опилок вместо мозга.
Один больной и безумный мир вместо сердца.
И полное небо звёзд.
Их так много, так непростительно много, так вызывающе, дерзко много, их нельзя сосчитать: им нет числа. После глотка бренди на глаза выступают слёзы, и если их не сморгнуть, звёзды в них распадаются в радужные искорки, каждая в свой спектр: у них свет разного цвета. Они голубые, красные, белые, жёлтые. Кажется, что одинаковые, да, но после глотка бренди они приближаются, становятся ярче, одеваются в разноцветные праздничные наряды, медленно движутся в торжественном танце.
Они наверху, они слева, и справа, они сзади, они уже под ногами. Ветер стих, онемели пальцы, впившиеся в железяку из угловатого клубка, соединяющего вагончик с толстым канатом. От свежего, чистого, ледяного горного воздуха кружится голова. Или от бренди, закуренного сигаретой, запитой бренди.
Звёзды у ног: если сделать шаг, слышно, как они хрустят под подошвой, раскрошиваясь в алмазную пыль. Если этой пылью посыпать дерево, оно будет цвести вечно. Если этой пылью дунуть в глаза человеку, он полюбит тебя на всю жизнь.
Так просто и неожиданно сталкиваются на улице двое прохожих, вдруг один из них – ты, другой – Рождество, вы всегда жили в одном городе, но и не думали, что однажды встретитесь. И ему всё равно, сейчас он отряхнёт брюки, поправит галстук и уйдёт, и скорее всего, навсегда, а у тебя останется воспоминание. О настоящем, всамделишном чуде, предназначенном только для тебя, - простуженным горлом, промёрзшими пальцами, качающимся в блеске опьяневших глаз небом, горстью звёздной пыли в кармане.
Этой пылью можно посыпать дерево, и можно ею дунуть в глаза человеку. Придётся выбрать что-то одно.  Первое очень мило, но второе, кажется, интересней.
Позже он выберется, этот самый человек, из сотен и тысяч, безошибочно выберется, безусловно  и непреложно, а пока – пока можно стоять, пошатываясь под натиском ветра, бренди и никотина, забывая об онемевших пальцах, о тех, кто остался внизу и, вероятно, даже волнуется.
Блуждать среди звёзд, упиваясь своим личным бессмысленным чудом.
Отмечать своё личное, бессмысленное маленькое Рождество.